Электрические киты [litres] - Александр Касаверде

class="p1">И вот, ты не поверишь, как я в первый раз его увидел. На небольшом возвышении, в дымке и лучах стробоскопа я вижу многорукое существо. Оно играет на трех синтезаторах. И поет кавер на «Porcelain». Так, что не отличишь. И я обожаю Moby, но тогда мне показалось, что это существо принесло в трек что-то свое, трогательное и вечное. И я понимаю, что это Рупа, потому что все о нем говорят. И если о ком здесь и говорить, то именно о нем!

Откуда-то из дымки выплыл Костя.

– Добро пожаловать в секту, – сказал он и всучил мне бутылку виски.

Я сделал глоток и приземлился. Почувствовал себя на этой планете своим. Почувствовал, что я здесь не один. Что мы на этой звезде высадились вместе с Ланой. И вместо кислорода мы дышим техно. Лана тоже сделала глоток, откинула волосы назад. Раскрасневшаяся, лучащаяся радостью, сорвалась в пляс.

Толпа танцующих двигалась, как единый организм, заполняя помещение энергией, замирая, застывая и взрываясь в стоп-кадрах стробоскопа.

И вдруг в какую-то секунду гипнотическая волна музыки замерла. Рупа – точнее, его легкий и еле различимый силуэт – поднял руку. И сделал drop3. Звук стих, оглушив нас контрастом наступившей тишины.

Я отчетливо слышу свои вдох и выдох. И чувствую, что сердце Ланы и мое стучат в унисон. И жар наших тел. И пот. И горячий июньский воздух с привкусом сладковатого дыма. И горящие синим и зеленым огнем радужные оболочки наших глаз. И Рупа со своей поднятой рукой. И люди вокруг, которые в эту минуту все мои братья и сестры, замерли так же, как и я. И вот второй рукой Рупа нажимает на пульте кнопку, и музыка взрывается с новой силой. Разбивая тишину на миллиарды брызг. Разбивая каждого из нас о границу этой секунды. Подбрасывая в новом порыве танца.

И я уже не был четырьмя дверьми, я уже был космической серпантинкой – как Лана, как каждый из нас, и даже Костю я готов был простить, потому что с музыкой из глаз моих почему-то брызнули слезы. И слезы эти слились с музыкальным битом. И ты не поверишь, но мне показалось, что границ тела и пространства не существует. Что мое тело не отделяет меня от пространства. А что оно соединяет меня с ним. И дальше через него соединяет с Ланой. И мы двигались, летели, парили, то появляясь, то исчезая, смотря глаза в глаза, в радужные оболочки друг друга. В долях секунд. В пульсе. В лучах стробоскопа.

Знакомство с Рупой

Я уже и не помню, как оказался на закругленной винтовой лестнице и как мы, спотыкаясь и смеясь над собой, что не можем идти нормально, добрались до первой открытой комнаты наверху. «Но Костя сказал… у каждого своя», – хотел произнести я. Но Лана закрыла мне рот поцелуем. И томно промурчала: «Я твоя… а комната моя». И пьяно прыснула со смеху.

И мы ввалились внутрь. И это была самая роскошная комната, в которой я когда-либо был. Нет, не то чтобы дорого, а просто все на своем месте. И просторно, и комфортно – так, что сразу хочется плюхнуться на кровать и забыть обо всем на свете.

Лана сказала, чтобы я притащил рюкзаки из «спринтера», а она пока гнездышко тут обустроит, а сама сразу стащила какую-то книгу на английском с полки и плюхнулась в плетеное кресло-качалку. Шри Рамана Махариши, прочитала она. «Я есть то».

– Нормально мы с тобой вписались. Костя мне говорил, что здесь у них что-то типа сообщества.

– Секта? – переспросил я.

– Ну, может, и секта, но мне, знаешь, не привыкать. Я ж выросла в секте, можно сказать.

– Ты про предков, что ли?

– Ну да… – сказала она.

– И какая это секта, интересно? Секта детей с разведенными родителями?

– Ага, типа дети плакучей ивы…

И мы заржали, потому что за это я и люблю Лану – за то, что с ней можно смеяться о своей боли. Я как Франкенштейн, ну ты помнишь: он, когда понял свою природу, начал всех мочить, а мы с Ланой просто можем поржать над этим.

Затем я спустился вниз за вещами, а когда вернулся, то увидел, что Лана уже разделась и стоит в длинной белой футболке с принтом «Ramones», и больше на ней ничего, только голые ноги, и я даже не видел, есть ли что-нибудь там под футболкой или нет.

Она развернулась ко мне. В руках у нее были бокалы с остатками виски, которое мы стащили у Кости.

– За дорогу! – сказала она.

– За «Электрических китов»! – сказал я, и мы чокнулись.

Я немного пригубил и сразу обжегся томными нотками чернослива. Лана выпила свой залпом и подошла ко мне. Дотронулась руки, прикоснулась губами к шее. Отчего у меня все тело покрылось мурашками. Каждый поцелуй словно электрический разряд.

– Тебе нравится музыка? – спросила она.

– Да, – ответил я, – хотя даже не помню, что там играло.

– Леннон?

– Что?

– А я тебе нравлюсь?

– Очень.

– Как ты думаешь, у нас могло бы получиться?

– У нас все получится, я знаю.

– Ты нервничаешь?

– Немного

И тогда она подтолкнула меня к кровати легонько, и я провалился в мягкое, воздушное покрывало. Она легла рядом. И я почувствовал ее руку у себя на животе. Ее дыхание рядом с моим. Ее тело рядом с моим. Она стянула с меня футболку. Затем с себя и положила мою ладонь себе на грудь. Откинулась, как лань, и прильнула ко мне, закрывая и скрывая меня в своих волосах. Я вздрогнул от прикосновения ее кожи. И выдохнул. Во мне не осталось ни воздуха, ни тела. А только оголенные чувства. Я медленно узнавал ее кончиками пальцев. Горячее, раскаленное, пробуждающее, мягкое – животное внутри нас.

– Леннон, – прошептала она.

И я почувствовал, что она еще ближе, что наши тела плавятся.

– Что?

– Я боюсь тебя потерять.

– Но я здесь и сейчас, – сказал я и почувствовал, что потерял ее. Лана в секунду похолодела и откинулась на бок.

– Я не хочу тебя потерять, – сказала она. – Я не хочу больше никого терять.

И я что-то ей сказал тогда, про то, что буду рядом всегда, но мне казалось, что она меня не услышала и ушла в какую-то тихую и непонятную мне истерику. Истерику без слез и криков. Пронизанную холодом, который, как анестезия, не давал прорваться закрытой ото всех, недосягаемой для меня боли.

И я просто лежал и тихо гладил ее,